Шлейф исторической памяти тянется иногда столетиями. Вот так и воспоминания о культурном опыте и практиках язычества хранились в Ярославском крае долго, хотя в формах рудиментарных, на грани потери сакральной значимости явлений. Они - как элемент легитимной статики -вписывались в застойный мироуклад, являлись стабильной частью ментального миростроя, становились бытовыми привычками и украшающими повседневность обычаями.
Сохранялись следы архаических ритуалов. Так, в Романов-Борисоглебском уезде в случае падежа скота или заразной болезни устраивали опахивание селений. Наблюдатель так описывал действо: «В полночь бабы и девки-векоуши собираются, и двое, в одних рубахах, "открывают неистовое шествие, забыв всякий стыд", проводят сохой борозду, в то время как прочие верхом на палках, помелах, рогатинах и кочергах скачут и, "завывая отвратительные заклинательные песни", ударяют в заслонки, вьюшки, сковороды, а в довершение всего приносят жертву, зарывая живьем в землю черную кошку или черного щенка, черного петуха» [10].
Память об архаических дионисийского типа оргиях хранили деревенские молодежные посиделки. Местные этнографы-любители (А. В. Балов и др.) свидетельствовали, что в старину устраивали гаски: на беседах гасили лучину, и молодежь вступала между собой в свальное совокупление. Кое-где практиковались совместные ночевки парней и девок в бане (к XX в. до физической близости дело доходило редко, обычно просто «играли».)
Распространено было ведовство, колдовство и знахарство. Еще в 1862 г. некая жительница Мо-логи, как сообщает А. А. Фенютин, была за колдовство привлечена к уголовной ответственности. Вероятно, это хронологически последний случай «охоты на ведьм» в ярославских местах.
Очевидный след архаического язычества на уровне ритуальных практик фиксирует грамота царя Алексея Михайловича архимандриту Гориц-кого монастыря Ермогену (1655), представленная М. И. Смирновым в его подробном обзоре архаических реликтов и причудливых ментальных рефлексов в культуре Переславля-Залесского в XVII в. В ней перечисляются действия, признаваемые языческими. В грамоте шла речь о том, что «умножилось в людех во всяких пьянство и всякое мятежное бесовское действо, и глумление и скоморошество со всякими бесовскими играми, и от тех сатанинских учеников в православных крестьянах учинилось многое неистовство, и многие люди, забыв бога и православную христьянскую веру тем прелесником и скоморохом последствуя, на безчинское их прельщение сходятця по вечером и во всенощных на улицах и на полях и бого-мерзских и скверных песней и всяких бесовских игр слушают мужеского и женского полу и до сущих младенцев...» Далее перечисляются занятия переславцев: кулачные бои, качели, чародейство и волхвование, купание в реках и озерах в «громное громление», умывание с серебра, вождение медведя, пляска с собачками, бесовские игры на святках («в на вечери Рождества Христова и Василева дни и в Богоявление Господне клики бесовские кличут, коледу, и таусень, и плугу»), - и делается вывод, что этим люди губят душу [11].
*
Представленный в грамоте список оставляет много возможностей для его интерпретации. Однако очевидно, что в нем фигурируют и восходящие к глубокой древности сакрального характера действа, которые в новых координатах признаются греховными. Пережитками язычества можно считать почитание духов природы и магическую ритуальную практику.
*
Так, в Пошехонье, как указывает А. Балов, почитали огонь (хотя его архаическая связь с Велесом уже не угадывалась). Запрещалось плевать и мочиться в огонь, кидать в него экскременты: нарушителя огонь мог иссушить заживо.
Так же не следовало поступать и с водой, которая довольно повсеместно почиталась как целительное средство, если вступала в связь с высшей реальностью. Чудотворная вода, например, водилась, по сведеньям А. Титова, у истока реки Сары в Ростовском уезде (Нагая слобода). В определенные дни полагалось окачиваться водой из здешних источников, а на береговых кустах были развешены полотенца, ленты, платки и шейные крестики.
*
Характерна и локальная демонология. Ярославцы, по свидетельствам краеведов, весьма часто верили в конкретных «хозяев» места: лешего, водяного, полевика, домового, овинника, банника, русалку, полудницу, кикимору, дворового. Так, кикимора в ментальном опыте, по сведеньям А. В. Балова, - старушка, прядущая ночью (мотив прядения напоминает, кстати, о Мокоши, хотя едва ли связан с хотя бы дальней памятью о ней). Она выщипывала у кур перья на голове, воровала кур. Чтобы избежать этого, в курятнике вешали «куриного бога»: камешек с дыркой или рыльце разбитого глиняного рукомойника. По сведениям В. Волоцкого из Ростовского уезда, здесь поселялся «дух, покровительствующий курам». Пошехонец А. Балов объяснял, что в оснащенном «куриным богом» курятнике куры отдавались кикиморе на сохранение, посвящались ей - и таких кур она трогать уже не могла. Домовой, по информации А. В. Балова, имеет наружность главы семейства в доме, где живет. Он любит мир и согласие в семье, чистоту и порядок в доме и на дворе. Живет он на чердаке, под печью, в конюшне, в голбце, под шестком или под порогом. «Когда затрещит стена, спрашивают домового: «К худу или к добру?», и домовой отвечает глухим голосом: «К худу» или же «К добру».
*
В Пошехонском уезде почитали, по А. В. Балову, и деревья. Сквозь дуплистые деревья пронимали больных для выздоровления. Близ села Федоринского имелись священные сосны, кору которых грызли мающиеся зубами. У села Ильинского в Лугах была священная роща, куда в Ильин день устраивался крестный ход, на деревьях развешивались лоскутки, производилось гулянье. Существовало поверье, что в день рождения Иоанна Предтечи, 24 июня («на Ивана Купалу»), все деревья и травы могут переходить с места на место и разговаривать друг с другом.
*
Представление о магической взаимосвязи вещей и явлений рождало веру в приметы. При переходе в новый дом первым во двор пускается петух, а в избу кошка. Без петуха на дворе и скот вестись не будет, а если и будут дойные коровы, то молоко и масло от них получится безвкусным. Кошка первой встретит своего хозяина на том свете (современные этнологи видят в кошке и петухе ритуальных двойников человека).
*
Распространена была вера в амулеты. Чтобы просыпаться вовремя, нужно было носить на шее куриную косточку-бужатку, а чтобы стать невидимым, носить косточку-невидимку, которую можно было получить, сварив черную кошку и поочередно проверив ее кости, кладя их в рот перед зеркалом: одна из них и будет «невидимкой».
*
Однако важно отметить и то, что не все прописанные в царской грамоте греховные действа реально были укоренены в ветхом язычестве; вопрос о сохранении простонародными играми архаических следов сакральности остается открытым. Дело в том, что неоязыческие комплексы в ментальном опыте возникали, очевидно, и стихийно, независимо от предшествующей традиции и памяти о ней.
*
Спонтанно зарождались пантеистическое отношение к миру, дуализм, буквализация сакральных явлений, адогматическая аморфность верований, позволявшая безгранично увеличивать число объектов почитания и участников сакральной коммуникации. Довольно часто эта тенденция была связана с попыткой приблизить сакральный мир к здешней реальности, перебросить в иную реальность дополнительные мостки, получить некие гарантии или обещания, в том числе посредством наивной магии.
*
Так, в крестьянском доме иконы буквалистски называли «богами»; это рефлекс стихийного многобожия, бесконфликтно соединившегося в народных представлениях с почитанием христианских святых. Пошехонский краевед А. В. Балов писал в конце XIX в.: «Заменив прежних языческих богов, с принятием христианства, христианскими святыми, наши предки <...> перенесли отчасти на почитание последних языческий культ первых. <...> Не мало следов язычества осталось и в народных верованиях относительно икон чудотворных» [2]. Однако перед нами едва ли рудимент, это скорее самовоспроизводящаяся черта адогматического ментального опыта. Подобным образом амулеты сочетались с ладанками («Ношение амулетов и талисманов весьма распространено. Всего чаще носят на шее ладанки <...> Ношение <...> ладанки считается крестьянами средством, предохраняющим человека от всякого зла вообще, а в частности, от различных болезней» [3]), которые включали и кусочки ладана, и тексты молитв, и кожу змеи, входя в магический контекст повседневной жизни.
*
Миф о связях умерших с живыми и о явлении душ умерших предков ритуально разыгрывался, по данным Д. К. Зеленина, в ростовском селе Никола-Дудник: в престольный праздник 9 мая здесь устраивалась ярмарка, где продавали детские глиняные игрушки (главным образом - колокольчики и дудки); шум, звон и свист были способом поминания покойников, и ярмарка принимала характер ритуальной тризны, сопровождалась вызыванием умерших как агентов в коммуникации с инобытием.
*
Представления о живых силах в природе, вступив в соединение с христианскими верованиями, порождали новые мифы аморфно-языческого типа, которым едва ли можно подобрать аналоги в языческой древности Верхневолжья. Явления такого рода, думается, не совсем точно называют (А. Н. Ипатов и др.) «народным / обыденным православием».
*
Таково, вероятно, почитание Матери Сырой Земли - неоязыческий извод культа Богоматери.
Бывало, что Земля и Богоматерь отождествлялись. В Переславль-Залесском уезде в начале 1920-х гг., во время засухи, крестьяне начали колотушками разбивать на пашне комья, что вызвало упреки традиционно мыслящих женщин, говоривших, что они «бьют саму мать пресвятую Богородицу» [12].
Аграрный культ Земли, связанный с представлением о всеобщей жизни, предполагает, что есть единый источник этой жизни - божественное женское начало мироздания.
На землю нельзя плевать. Уезжая надолго, зашивали в ладанку щепоть родной земли. Землей клялись: «Поглоти меня, Мать Сыра Земля, если я лгу» (свидетельство А. В. Балова). В случае неизвестной хвори надлежало «проститься с местом, где почувствовал боль», для чего, встав на месте лицом к востоку, «на девяти вечерних и девяти утренних зорях» трижды сказать: «Прости, мать-сыра земля, в чем тебе я досадил», а после каждого заговора дунуть-плюнуть через правое плечо и поклониться в землю (свидетельство Я. Ильинского из Пошехонского уезда). Если в дороге заболит рука или нога, говорили: «Мать-сыра земля, прости меня, Христа ради: не ты на меня нашла, а я на тебя, без молитвы».
*
Сближение почитания Божьей Матери и Матери Сырой Земли опиралось и на христианское предание об избрании Божьей Матерью России себе в удел. Русская земля посвящалась Божьей матери и тем самым приобретала сакральный аспект также в качестве конкретной материальной субстанции («почвы»). Почитание Матери-Земли - способ, которым элементарные языческие представления входят в богатый контекст христианской духовности.
Богоматерь представляет идеально-женское начало здешнего мира, а потому культ ее поглощает в себе без остатка натуралистическую религиозность архаики. Характерен переславль-залесский обычай отмечать 23-24 июня праздник Богоматери Купальницы. Богоматерь замещает малоизвестную святую Аграфену (Агриппину Римскую), называемую в народе Купальницей, память которой выпадает на 23 июня, канун дня Рождества Иоанна Крестителя (Ивана Купалы) -24 июня. В Переславле-Залесском в эти дни Божья Матерь одухотворяет традиционную купальную обрядность мистерийного язычества.
*
Особый случай и глобальный эксцесс язычества - активизация дуалистических, мироотрицающих представлений, известных по языческой архаике, в новейшее время. Однако он имел глобальный характер, связанный со специфическим мифопроизводством эпохи, с внедряемой в человеческий опыт идеологией и ее конкретными проявлениями-рефлексами [5] и характеризуется специфическими, но универсальными практиками массовых оргий с переворачиванием/выворачиванием наизнанку традиционной бытийной логики. Чисто местные практики здесь трудноуловимы.
*
Ермолин Е.А.

Теги: «РУДИМЕНТЫ ЯЗЫЧЕСТВА» В НАРОДНОЙ КУЛЬТУРЕ ЯРОСЛАВСКОГО ВЕРХНЕВОЛЖЬЯ